Лилит Винсент
Жестокие намерения
1
Миа
Я открываю глаза, и крик поднимается из горла.
Каждая мышца моего тела напрягается, и ужас вцепляется в сердце. Пожалуйста, пусть это будет сном.
Кошмар .
Прямо передо мной зеркало от пола до потолка на фасаде моего шкафа, и я смотрю в свое отражение с широко открытыми глазами, охваченное ужасом. Моя щека прижалась к подушке, а белая бретелька пижамного топа слетела вниз. Луч серебряного лунного света падает на мое одеяло, а часы на прикроватной тумбочке отсчитывают каждую мучительную секунду. Уже почти час ночи. Колдовской час?
Скорее час дьявола.
И дьявол в моей постели.
Большая, мускулистая фигура, скрытая во тьме. Он двигается с сонным бормотанием, и его размеры сотрясают все мое тело. Его голова лежит за моей на подушке, и я почти не вижу его, за исключением темных шелковистых волос, падающих на лоб, и рукава черной футболки, плотно облегающего его мускулистый бицепс.
Этот мужчина огромен. Высокий и сложен как полузащитник. В первый раз, когда я увидела его, я подумала, что он неудобный, агрессивно большой, и я до сих пор думаю, что каждый раз, когда он входит в комнату. Мне кажется, что я делю эту обычно просторную постель с девятифутовым демоном из ада. Тепло его тела обжигает мои голые ноги, и моя обычно благоухающая спальня наполняется навязчивым мужским ароматом.
Я ненавижу этого человека днем и боюсь его ночью. Я не могу выносить, когда он смотрит на меня или даже дышит рядом со мной, и я абсолютно ненавижу ощущение, когда его тело касается моего. Каждую секунду каждого дня я стараюсь избегать его массивного тела на кухне или игнорировать то, как он смотрит на меня через обеденный стол. Последнее место, где он должен быть, это моя кровать. Мы не любовники.
Мы даже не друзья.
Лаззаро Розетти — мамин двадцатидевятилетний муж, первоклассный мудак и мой новый отчим.
Я поднимаю подбородок и вдыхаю воздух, пытаясь уловить запах алкоголя, что может объяснить, почему, черт возьми, Лаззаро принял мою спальню за спальню, которую он делит с мамой, но там нет ничего, кроме аромата его одеколона. Он больше похож на беспокойное животное, чем на человека. Иногда я ловлю его спящим на диване или в шезлонге у бассейна. Однажды утром на прошлой неделе он спал на полу в гостиной, и я перешагнула через него по пути на кухню. Лаззаро внезапно ожил, схватил меня за лодыжку и отказывался отпускать, а я визжала и пыталась стряхнуть его. Его хватка превратилась в железные наручники, а зеленые глаза сверкали злобой. Все это время он улыбался, как будто для него это была игра.
Мне удалось пнуть его кроссовками по ребрам, и он застонал от боли. Все еще ухмыляясь, он притянул меня ближе, чтобы отомстить, заглянув мне под юбку.
Лаззаро смотрел на меня с пола. — Мм, белое кружево. Мое любимое.
Щеки горели от унижения, я засунула юбку между ног. — Ты мудак.
Мамины шаги были слышны на широкой мраморной лестнице, и Лаззаро отпустил меня так быстро, что я споткнулась. К тому времени, как она вошла на кухню в малиново-золотом шелковом халате, свисавшем с ее элегантных плеч, он уже стоял, прислонившись к кухонной стойке, ожидая, пока кофеварка закончит выдавать двойную порцию колумбийского жаркого.
Через несколько секунд я обрел голос. — Мама, Лаззаро только что схватил меня и не отпускал.
Лаззаро передал кофе маме, без сливок и сахара, как она любит. Она в замешательстве уставилась на его несвойственный ей задумчивый жест, но потом взяла чашку.
— Миа споткнулась, а я не хотел, чтобы она упала и поранилась, — мягко объяснил он.
— Это не то…
Мама вздрогнула и потерла лоб. — Мия, пожалуйста, потише. Я только что проснулась. И в следующий раз смотри, куда идешь.
Лаззаро скрестил руки на огромной груди и ухмыльнулся мне за спиной жены.
Мама вышла через двойные двери, чтобы выпить кофе в саду. Она ни разу не посмотрела на меня. Мама почти никогда не смотрит на меня.
После всех этих лет можно подумать, что я к этому привыкла, но мне все еще больно быть позором семьи Бьянки. Мамино лицо падает, или ее взгляд скользит по мне всякий раз, когда я вхожу в комнату. Бабушка вздрагивает всякий раз, когда я говорю за обеденным столом. Трое моих дядей бросают на меня каменные взгляды, прежде чем тепло поцеловать моих старших сестер.
Над моим ухом раздался злобный шепот. — Значит, это правда. Никто не верит ни единому твоему слову.
Лаззаро стоял прямо позади меня. Он был так близко, что я могла видеть каждую деталь шрама, вертикально пересекающего его губы с левой стороны. Это придает ему опасный, мошеннический вид, особенно когда он улыбается и обнажает крепкие белые зубы.
Его мстительный рот прошептал: — Или, может быть, им просто наплевать, что ты хочешь сказать, и никогда не говорил.
Теперь он в моей постели, и я не знаю, ошибка это или намеренно. Но я не слоняюсь, чтобы узнать. Я хватаюсь за край матраса и пробираюсь к нему, глядя на наши отражения в зеркале и надеясь, что не разбужу его.
Глаза Лаззаро распахиваются. Я ловлю в темноте дикий блеск его зеленых глаз, и мой желудок сжимается. Медленная, противная улыбка расползается по его лицу.
Он не смущен.
Он точно знает, в чьей он постели.
Я хочу кричать, но не кричу, потому что восемнадцать лет на этой земле научили меня, что что бы ни случилось, это всегда моя вина. Если мама прибежит сюда, Лаззаро возразит, что совершил честную ошибку. Мама скажет мне, что я ищу внимания, и в конечном итоге я буду вынуждена извиняться за то, что вызвал драму посреди ночи. Я лучше прополощу горло острым соусом и чистящим средством для туалета, чем извинюсь перед этим человеком.
— Что ты делаешь в моей комнате? — шиплю я, крепко держась за одеяла.
— Твоя мама меня бесит.
Когда они не бесят друг друга? Каждый раз, когда они дерутся, я плачу за это. Мама ходит, хлопая дверьми и крича. Лаззаро находит меня и разрушает покой, который я нашла, смотря телевизор, плавая в бассейне или читая в саду.
— Тогда иди и поспи на диване.
— Но мне нравится твоя кровать.
— Тогда я пойду спать на диван.
Но
