Валерио Эванджелисти;
Цепи Эймерика
Серия «Великий инквизитор»
Valerio Evangelisti
LE CATENE DI EYMERICH
В оформлении обложки использована иллюстрация Василия Половцева
Перевод с итальянского: Марина Яшина
© 2001 Arnoldo Mondadori Editore S.p.A., Milano
© 2015 Mondadori Libri S.p.A., Milano
© Марина Яшина, перевод, 2025
© Василий Половцев, иллюстрация, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
RACHE – начало
Гомер Лумис через стекло смотрел на грузное тело иезуита, привязанного ремнями к кровати за шею, запястья, талию и лодыжки. Без темных очков и с растрепанной бородой монах уже не выглядел таким энергичным. Его потухший взгляд застыл на лице сидевшей рядом с ним женщины, которая непрерывно что-то говорила.
Лумис повернулся к главному врачу, со знанием дела наблюдавшему за происходящим.
– Как называется эта процедура?
– «Управляемые визуализации». Похоже на легкий гипноз. Врач рассказывает пациенту нечто вроде сказки – вполне безобидной, но наполненной символами и эмоциональными образами. Если они произведут нужный эффект, пациент войдет в состояние транса, близкое ко сну.
– И все? – На суровом лице Лумиса ясно читалось сомнение.
– Нет, это только первый шаг, – в голосе психиатра появились учительские нотки. – До сих пор объекту удавалось сопротивляться любой прямой атаке. Визуализация должна ввести его в забытье, а это необходимое условие для более глубокого гипноза. Проще говоря, мы стараемся ослабить поверхностные механизмы защиты психики, чтобы потом было легче атаковать наиболее устойчивые.
Несколько мгновений они молча смотрели на врача, полностью поглощенную своей речью. Бородатый монах теперь дышал более размеренно, его глаза были полузакрыты. Опущенные на две трети зеленые рольставни создавали ощущение покоя, приглушая яркий солнечный свет, льющийся в окна.
– Хотите послушать? – спросил психиатр.
– А это возможно?
– Да, только недолго. Вы сами быстро поймете почему.
Он нажал на рычажок справа от стекла. Стал слышен голос врача, которая произносила какую-то бессмыслицу, резко меняла тембр, тон, силу и высоту, а иногда доходила до едва слышного шепота. Невозможно было понять ни одного слова.
– Это и есть визуализация? – Лумис даже не попытался скрыть удивление.
– Нет, врач уже перешла к следующей стадии. Голосовому гипнозу. Последовательность губных и гортанных звуков помогает проникнуть глубоко в мозг.
Вдруг Лумис с раздражением почувствовал, что свист, гул и резкие изменения тембра влияют и на него самого, неотвратимо пробираясь в сознание и парализуя мысли. Он поспешил поднять рычаг и сделал глубокий вдох.
– Просто невероятно. А на это нужно много времени?
– Как вы уже поняли, – иронично улыбнулся психиатр, – немного.
Через несколько минут женщина замолчала. Внимательно осмотрела пациента, который, казалось, погрузился в сон, потом пощупала пульс. И вопросительно глянула на людей за стеклом.
Главный врач нажал на рычаг переговорного устройства:
– Все готово?
Она кивнула.
– Тогда начинай допрос.
Женщина встала и подошла к пациенту так, чтобы тот мог ее видеть.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она.
Монах очень глубоко вздохнул. Открыл глаза и произнес:
– Bien, pero estoy muy cansado.[1]
– Он говорит по-испански, – с досадой махнул рукой Лумис. – Мы должны были это предвидеть.
Услышав его слова, врач посмотрела на стоявших за стеклом и спокойно кивнула.
– Ничего страшного, – сказала она и повернулась к иезуиту. – Вы могли бы отвечать мне по-английски?
– Да.
– Расскажите о себе, о своей жизни. Где вы родились?
– Я родился в Вальядолиде, – начал пациент, уставившись в потолок, – в столице королевства Кастилия летним днем 1318 года. Тогда королем был маленький Альфонсо XI. но на самом деле правила его бабушка, Мария де Молина. Мой отец, служивший оруженосцем при дворе, решил отправить меня, совсем еще ребенка, в монастырь…
Главный врач застыл на месте, открыв рот.
– Боже мой, – прошептал ему на ухо Лумис, – сколько всего мы сейчас услышим!
1937 – Первое кольцо
Зайдя в отгороженный угол теплицы, где была устроена своего рода лаборатория, доктор Альберт Блэйксли обнаружил, что накануне вечером забыл выключить радио. И не только. На столе, среди исписанных бумаг и валявшихся как попало карточек, лежала книга, которую он перед отпуском обещал принести жене: «Пришли дожди» – только что изданный роман Луиса Бромфилда. К счастью, когда Альберт вернулся домой, жена уже крепко спала и не узнала о его забывчивости. А сейчас, в шесть утра, она еще спала. Поэтому все можно было исправить.
Вздохнув и пригладив усы, Блэйксли внимательно посмотрел на стеклянную емкость, в которой выращивал посевы. Если эксперимент удастся, его имя станет известно каждому ботанику – не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. При мыслях об этом его охватило мучительное и сладкое чувство ожидания, к которому примешивались еще не ослабевшие волнение и напряжение вчерашнего дня. Блэйксли стал действовать нарочито медленно, с наслаждением оттягивая момент, когда сможет убедиться в правильности своей гипотезы.
Он выключил радио, оборвав диктора, рассказывающего о нападении японцев на Китай. Потом, охваченный благоговейным трепетом, подошел к горшку, где рос тот самый сорт шафрана, который обладал нужными свойствами. Об этом Блэйксли догадался первым в мире.
Ну, может, не совсем первым. Согласно некоторым источникам, индейцы Амазонки использовали это растение, чтобы высушивать и мумифицировать головы убитых врагов. Но необходимую активную составляющую, содержащуюся в его рыльцах, на Западе так никто и не смог обнаружить – даже безумцы, которые в девятнадцатом веке использовали этот вид шафрана для лечения подагры.
Блэйксли еще раз вздохнул и погладил заметное брюшко; потом решительно зашагал к посевам клевера, которые в девять утра накануне обработал раствором, содержащим порошок из семян ложного шафрана.
Чувствуя, как колотится сердце, наклонился над стеклянной емкостью. Увиденное привело его, обычно сдержанного и спокойного, в такой восторг, что он не смог сдержать ликующий возглас.
Глазам Блэйксли предстало ужасающее и в то же время великолепное зрелище. Там, где вчера зеленело по три листочка, он насчитал четыре, пять и даже шесть. Тонкие стебли стали длиннее, толще, изогнулись змейкой или свернулись кольцами. Но больше всего впечатлял рисунок прожилок – даже дыхание перехватывало. Невообразимый хаос ромбиков и треугольников. Плод больного воображения какого-то безумца.
Пошатываясь, Блэйксли подошел к столу и рухнул в кресло. Все еще дрожа от возбуждения, он вытер пот со лба и вдруг подумал – какое же тогда воздействие этот алкалоид окажет на человека?
Страшно даже представить.
В тот же день, 22 июля 1937 года, в шести часовых поясах от
