История тишины от эпохи Возрождения до наших дней
В тишине всегда есть что-то неожиданное, красота, застающая врасплох. Есть в ней особое звучание, которое мы вкушаем не спеша и чутко, в ней отрада для людей с утонченным вкусом. [...] Тишина не возникает из ниоткуда и не существует как данность, но созревает, выношенная глубоко внутри. Рождаясь, она ненавязчиво и мягко [...] заявляет о своем присутствии.
Жан-Мишель Делаконте.
Маленькая похвала тишине от тех, кто в нее влюблен
Прелюдия
Тишина — это не просто отсутствие звуков. Мы почти забыли, что это такое. Наш слух утратил способность отличать подлинное от наносного, притупился, острота восприятия ослабла, и мы часто не осознаем ценность того, что действительно ценно.
В прошлом западные люди умели чувствовать глубину, присущую тишине, и наслаждаться разнообразием ее оттенков. Тишина была необходима им для обретения равновесия, для наблюдения за собой, для того, чтобы побыть наедине с собственной душой, для размышления, молитвы, мечтаний, творчества. Она была важна как особый уголок внутреннего пространства, место, где рождается слово. Люди воспринимали живопись как произнесенное тишиной слово.
Неповторимость облика каждого из объектов — комнаты и предметов в ней, да и дома в целом — была соткана из тишины. С тех пор как XVIII век подчеркнул значение душевных переживаний и задал обществу соответствующие ориентиры, люди научились различать тысячи разновидностей тишины пустыни, слушать молчание гор, моря, полей.
Тишина была свидетелем развития любовной страсти и непременным условием ее кульминации. Любовь, не погруженная в тишину, была обречена и быстро вяла. Болезнь, близость смерти, похороны требовали таких тональностей тишины, какие сегодня почти не сохранились.
Есть ли лучший способ услышать эту гамму тишины, чем заняться исследованием текстов той эпохи, написанных авторами, которые пытались выразить тишину в слове? Такие тексты — барометр нашей чувствительности и тонкости восприятия. Исторические книги стараются растолковать нам суть событий. Если дело касается описания мира эмоций, задача автора усложняется, особенно когда читатель сталкивается с мышлением, которое кануло в прошлое. Произведения, способные дать нам почувствовать то, что чувствовали люди раньше, — необходимы. Через них мы приближаемся к пониманию тишины, теперь утраченному.
Сегодня людям трудно обрести тишину, и они не могут расслышать свой внутренний голос и ощутить от этот спокойствие. Общество предпочитает жить в окружении звуков, чтобы следить за всем, что происходит вокруг, и человек не прислушивается к себе. В результате на глубинном уровне он резко отличается от людей прошлого.
Разумеется, любители одиноких прогулок, художники и писатели, а также те, кто практикует медитацию или предпочитает жить в монастыре, женщины, которые приходят поплакать над могилой, и, в особенности, влюбленные, молча глядящие друг на друга, — все они стремятся к тишине и не разучились чувствовать ее. Но они, скорее, похожи на уцелевших после кораблекрушения, которых выбросило на необитаемый остров с неприступными скалистыми берегами.
Впрочем, главная причина отчуждения от тишины состоит не в шумовой завесе города, как можно было бы предположить. Благодаря разного рода активистам, работникам законодательных органов, специалистам по общественной гигиене и технологам, которые отслеживают и корректируют число децибел, шум современного города не сделался громче, чем прежде, но изменился в качественном отношении, стал иным, нежели в XIX веке. То, что отсутствовало раньше, — это в первую очередь небывалая плотность информационного потока, насыщенность социальной среды средствами общения; люди постоянно взаимодействуют друг с другом, и в результате слова текут непрерывно, человеку некуда деться от них, он начинает бояться тишины.
Неслучайно в этой книге особое внимание уделено той тишине, какую знали в прошлом. Рассказывая о том, как люди искали ее, из чего она была соткана, какие выдвигала к нам требования и налагала ли запреты, чем обнаруживала себя и каким образом воздействовала, а также о ее богатстве и даре красноречия, мы попытаемся снова приобщиться к ней, иначе говоря — вернуться к самим себе.
1
Тишина и уединенность
Есть места, где можно встретиться с тишиной, пронизывающей все вокруг. В таких местах наш слух становится особенно восприимчив к ней, и часто тишина проявляет себя там как еле уловимый шорох, легкий, почти невесомый, непрерывный и не имеющий явного источника. Именно такие места имел в виду Поль Валери, когда писал: «Услышь этот тонкий, струящийся шорох, он — тишина. Прислушайся к тому, что слышишь, когда не слышно ничего»; этот шорох «укрывает собой все, тишина — словно песок... Нет больше ничего. И это ничто заполняет весь твой слух»[1]. Тишина образует фактуру пространства. «Тишину не замечаешь, — пишет Макс Пикар, — а между тем она всегда присутствует. Ее звук пробивается откуда-то издалека, хотя вот она, совсем рядом, так близко, что ощущаешь ее отчетливо, как свое собственное тело»[2]. Речь идет не только об осмыслении тишины на уровне образов и идей. Тишина воздействует на наши поступки и решения.
Среди мест, где присутствует тишина, выделяется дом с его комнатами, коридорами и всеми предметами, создающими обстановку. Кроме того, обратим внимание на церковь, библиотеку, крепость, тюрьму. Для начала посмотрим, как описывались эти пространства на протяжении XIX и XX столетий, поскольку именно в этот период культура начинает на новом уровне размышлять о тишине мест, где человек чаше всего пребывает в уединении. Потом мы обратимся к тишине, связанной с нашим внутренним миром, и к моментам глубокого сосредоточения, созерцания, когда становятся возможными молитва, соприкосновение со своим «я», вслушивание в слова Бога.
Есть дома, где все дышит тишиной и она будто обволакивает пространство. Художник Эдвард Хоппер удивительным образом передал это на своих картинах. И как раз в таком доме в Кене живет описанный Барбе д'Оревильи священник: «В тишине этого дома властвовала тишина», а вовсе не его хозяин Неэль де Неу, который ждет возвращения Сомбреваля, заботясь о его больной дочери Каликсте[3].
Тишина также занимает важное место в творчестве Жоржа Роденбаха: писатель рассказывает о тишине брюггских домов со старинным укладом. Выстроившись по берегам каналов, они безмолвно наблюдают за угасанием жизни города, и их немота производит гнетущее впечатление на Юга Виана, главного героя романа «Мертвый Брюгге». Бродя по пустынным улицам, Виан «чувствовал себя братом по безмолвию и меланхолии этого печального Брюгге, который был его soror dolorosa»[4]. В этом городе, отмечает Роденбах, тишина — живая, она имеет собственное бытие, осязаема,
