Rotten Apple
Отродье мрака
Пролог
Ворота скрипели и плавились под гневным натиском огня. Их стальная обивка и крепчайшие петли не могли сдержать ярости чудовищного пламени, добытого со дна Хьяртбранда, сердца этого мира.
Родерик Скалорождённый, последний король цвергов, вскинул свой инкрустированный опалами топор и оглядел толпившуюся возле врат дружину. Хладнолицые воины, встретившие вместе с ним сотни поражений, хоронившие своих братьев, отцов и детей во имя неизбежной гибели. Их измождённые лица носили след суровой обречённости, ледяного гнева пред ликом решающего боя, исходом которого никак не могла стать победа. И всё же ни один из них не выказывал страха или даже беспокойного трепета — только угрюмая неотвратимость забвения читалась в их глазах.
За прошедший год они потеряли Мойнерфьорд, Оверганг и Моркет-Гве. Страшно было не погибнуть в этих сражениях, но уцелеть в них. Пока его народ отступал всё глубже и глубже в пещеры, пока его подданные умирали, обожжённые до костей, а его владения отходили вероломным ормам, Родерик жил. Если Фангекаэльдер падёт, путь на Срединные ярусы будет отрезан, и остатки своих дней цвергам предстоит доживать в глубинах.
Засов — толстенная свая из закалённого металла — с лязгом содрогнулся, когда врата приняли на себя страшный удар. Это один из флеймоглов обрушил на них неимоверной силы огненный поток, и засов уже стал загибаться от жара, утрачивать свою изначальную форму.
Гнёт собственного позора — вот всё, что будет ждать их на Глубинных ярусах, думал Родерик. А еще Бронн, эта порочная тёмная бездна, где обитают души самых гнусных и нечестивых цвергов. Невесёлая улыбка касалась его губ при мысли, что подле Бронна его народ будет медленно увядать, терять свой могучий облик, как теряет его засов на вратах. И ему, последнему отпрыску великой династии, выпало сопровождать своих подданных к смертному одру.
Флеймогл продолжал ломиться в ворота; от гулких ударов его мощного черепа земля под ногами цвергов дрожала, звенья кольчуг легонько позвякивали. С потолка высокой залы, на стенах которой были вырезаны картины деяний цвергских героев, сыпались камни. Стальная обшивка ворот раскалилась, окрасившись в бело-жёлтый; между створами возникла щель, из которой вырывались языки буйного пламени.
— Ну же, сопливые ормы, работайте лучше, нам уже не терпится! — взревел стоявший в первом ряду конунг Лорик, которого из-за раны поддерживал под руку дружинник. Возглас конунга был встречен яростным кличем остальных цвергов — кличем, в котором слились воедино боевое неистовство, яростное отчаяние и жажда скорейшей смерти.
Воистину, он не мог дать им ничего другого. Битва была заведомо проиграна, и теперь он мог сделать для своих подданных лишь одно — достойно умереть бок о бок с ними. Нет ничего постыдного в том, чтобы встретить смерть плечом к плечу, стать частью Бростенгарда хоть всем вместе, от мала до велика. Если суждено всем цвергам разделить эту судьбу, пускай же возрадуются, ибо нет для цверга большего счастья, чем стать камнем в основании Первичной Тверди.
Но нет ли?..
С каждым ударом щель между вратами становилась всё больше. Вот уже по ту сторону показалась морда огромного ящера, послышались крики ормов, взывающие к милости Хьяртбранда.
Конунг Сигвальд, стоявший возле своего короля, натянул на голову опалённый шлем и повернулся к Родерику.
— Для меня было честью сражаться за тебя, Скалорождённый, — сказал он.
Родерик кивнул ему и обратил взгляд на стену. Грубо, но мастерски выполненная резьба изображала Гундрёда Смелого, убивающего земляного дракона; Кнуда Топорорукого после победы над троллями в битве при Хальруме; Рауда Скалорождённого, его дальнего предка, принимающего присягу десяти конунгов. Все они были залиты желтоватым светом, и тени плясали на их лицах, как бы приводя в движение, оживляя их.
Родерик воздел свой топор и протрубил так громко, что даже осаждающие, казалось, могли слышать его сквозь оглушительный грохот:
— Отважные цверги! Гордитесь тем, что умираете сегодня, ибо величайшие из величайших наблюдают за нами! — он указал древком топора на резьбу, лики которой двигались под влиянием безумной игры теней, искажались, становились похожими на лики чудовищ. — Ваше место — рядом с ними!
Но не успели цверги ответить ему громогласным хором, как засов не выдержал, и погнутые врата слетели с петель. Разрушительное пламя, проглатывающее всё на своём пути, ворвалось в высокую сводчатую залу, ослепляя и испепеляя защитников, разрушая колонны и превращая изображения на стенах в расплывчатое искажённое месиво…
Стражи на углях величия — часть первая
«Таким образом, путь наш продиктован
незыблемой Волей Пламени, что отвергает
позывы корысти, честолюбия и низменных
желаний плоти», — из двенадцати катехизисов
Служителей Пламени, утерянных при пожаре
в библиотеке.
Сперва был тот человек с нижних уровней Срединного яруса. Его деревня называлась Эмбар и, если верить его словам, жители её в одночасье обезумели: бросили свои жилища и ушли в тоннели, следуя необъяснимому навязчивому влечению. Хуже того — дрожащим голосом бедняга рассказал, что помешательства стали делом обычным книзу от Железных Нор, и тамошние места почти обезлюдели от подобных происшествий.
— Откуда вы брали свет? — безразлично спросил оборванца наставник Гэллуэй.
— Растили картофель и меняли его на трут в Железных Норах, господин… — Он замялся, заметив тень презрения в глазах Служителя. — Сами понимаете, люди мы простые, а до Цитадели путь неблизкий…
— Ясно, — оборвал Гэллуэй. — Неудивительно, что эта поганая гроттхульская труха навлекла на вас беду.
Другие наставники тоже не поверили в услышанное. Слишком далеко от Раскалённой Цитадели была деревня Эмбар, слишком тихими — отголоски зловещего эха, доносившиеся с низов Срединного яруса. Служители дали оборванцу немного Пламени в дорогу, и неделю спустя он, осмеянный, одиноко побрёл в сторону Хальрума.
Однако за ним пришли другие.
На этот раз целая семья: коренастый мужчина с запряжённым в телегу свинокрысом, его подурневшая жена и две тощие, без конца ревущие дочурки. Свинокрыс был весь взмыленный, загнанный от продолжительной езды. Вскоре после их приезда зверь издох, а мужчина клятвенно убеждал наставников, что хочет спрятать семью подальше от людей-без-огня, вырезающих целые деревни на Вьющемся тракте.
— К нам соседи заявились, израненные, все в крови, — рассказывал он. — Говорили, мол, слепые люди вломились к ним среди ночи, хотя раньше не смели, стали рвать, насиловать, убивать кого ни попадя… Я жену и дочек в телегу — да сюда, памятуя рассказы бабки о вашей крепости. Вы же Служители Пламени, блюстители порядка во всей Тартарии!.. Молю вас, позвольте нам
