Наталья Федоровна Кравцова
За облаками — солнце
«Своебышная»
В один из пасмурных летних дней Мария Павловна, идя по мосту через речку Вятку, оступилась и упала, скатившись по скользкому склону. На следующий день, за несколько недель до положенного срока, у нее родилась девочка.
Ребенок был слабеньким, и, опасаясь за жизнь девочки, перепуганная Мария Павловна вызвала к себе мать, Серафиму Александровну, которая быстро приехала в Вятку. Взглянув на девочку, бабушка новорожденной ахнула:
— Господи, да у нее ни глаз, ни ноготков!
— Мама, это я… упала.
Мария Павловна тихо плакала, чувствуя себя виноватой, и все смотрела на ребенка: глаза у девочки не открывались, ногтей не было, и весила она всего два с половиной фунта.
— Ну не плачь, не плачь, Маша. Бывает. А назвали как?
— Ольгой.
Добрая и заботливая Серафима Александровна, хлопоча вокруг крошечной Оли, старалась успокоить дочь:
— Ничего, Маша, ты не тужи. Бог даст — обойдется. Выходим ее, все при ней будет.
И она принялась выхаживать ребенка, держа его в тепле, обкладывая бутылками с нагретой водой. Мария Павловна полностью доверилась матери.
Отец маленькой Оли, возвращаясь домой вечером, с тревогой спрашивал:
— Ну как она?
— Ничего, ничего, Коля. Кажется, неплохо, — отвечала Мария Павловна, стараясь не волновать мужа.
Николай Ермолаевич Ямщиков, заканчивая Вятское сельскохозяйственное коммерческое училище, одновременно был занят научной работой по льноводству, которой придавал большое значение, ожидая от нее полезных результатов на практике. Увлеченный своими делами, он был постоянно занят, подолгу засиживался в библиотеке и домой возвращался поздно. Мария Павловна принимала это как должное и в свою очередь, хотя и была замужем, шла по жизни своей дорогой — училась в Петербурге на Бестужевских курсах. В Вятку приезжала лишь ненадолго. Иногда они не виделись продолжительное время, скучали друг без друга, но изменить положение не собирались.
Проходили недели, благодаря стараниям Серафимы Александровны девочка прибавляла в весе, и вскоре ее уже нельзя было узнать: она улыбалась, тянулась к ярким предметам, хватала игрушки. Мария Павловна успокоилась, повеселела и стала подумывать о возвращении к занятиям на Высших женских курсах. Спустя несколько месяцев она, переговорив с матерью и мужем, которые ни в чем ей не перечили, отправилась в Петербург. Уезжала она с легким сердцем, зная, что Оля в надежных руках. И хотя грустно было расставаться с дочкой и оставлять мужа одного в Вятке, это не очень волновало Марию Павловну. Для нее важнее было другое — получить высшее образование, вступить на самостоятельный путь в жизни и работать, работать.
Девочку она временно передала на попечение своих родителей, которые с радостью приняли внучку. Серафима Александровна и Павел Антонович жили в Холуницах, под Вяткой, где выросла и сама Мария Павловна.
Павел Антонович многие годы работал мастером-литейщиком на металлургическом заводе. Унаследовав эту редкую профессию от своего отца, он знал секрет литья, и поэтому на заводе ему цены не было. Когда, случалось, он запивал и не являлся на завод, хозяин сам приходил к нему домой и упрашивал выйти в цех — без него цех простаивал.
— Павел Антонович, ждем вас! Постарайтесь уж как-нибудь. Без вас никак не обойтись — брак пойдет.
Прилично зарабатывая, Павел Антонович был в состоянии дать единственной дочери образование. Русоволосая, светлоглазая Маша, тоненькая и хрупкая, с нежным одухотворенным лицом, внешне была похожа на отца. Девушка прекрасно училась, много читала и стремилась найти в жизни свое призвание. Мечтательная и несколько экзальтированная, она любила поэзию, увлеченно декламировала стихи, помышляла о сцене. Но в конце концов уехала в Петербург, чтобы получить высшее образование и стать учительницей, считая, что на этом поприще принесет людям больше пользы.
Серафима Александровна, женщина простая, домовитая и ласковая, всячески оберегала свою Машу от житейских трудностей, боготворила ее и не сумела привить дочери любви к домашнему хозяйству, семейному уюту, которые так любила сама. Выйдя замуж, Маша продолжала учиться, и даже появление ребенка этому не помешало.
Маленькая Оля, оставшаяся на руках бабушки и дедушки, росла живым, смышленым ребенком. Серафима Александровна полюбила внучку так, как любят единственное дитя. Сама она вышла замуж очень рано и в молодости не сумела сберечь своих детей: один сын утонул в семилетием возрасте, другой, совсем маленький, задохнулся, опрокинув на себя квашонку. Вырастила она только Машу, которую горячо любила, но не совсем понимала.
С дедом Оля подружилась, отдавая ему предпочтение, хотя Серафима Александровна уделяла внучке больше внимания. Картинки раннего детства запомнились девочке на всю жизнь.
…Вот сидят они вдвоем с дедом в светлой просторной комнате за обеденным столом. Оля аккуратно причесана, в накрахмаленном белом фартучке. В руках — карманные часы с цепочкой. Хитро поглядывая на деда, она подносит часы к уху и улыбается: тикают! А он смотрит на нее прищуренными добрыми глазами и кормит с ложечки…
…Кругом белым-бело. Ветви деревьев клонятся к земле под тяжестью снега. Дедушка крепко держит маленькую Олю за руку. Смеясь, она вырывается, бежит вперед и вдруг проваливается в сугроб, зарывшись носом в белое, пушистое, мокрое…
…Бабушка, поставив Олю на подоконник, примеряет ей платьице. Голубое, пышное. Ловко пришивая кружева, вертит ее, любуется, ласково приговаривает:
— Ты у меня голубенькая, ладненькая, красивая. Будешь как куколка…
Серафима Александровна любила наряжать девочку, шила ей платьица с оборочками и кружевами, шапочки с лентами. Да и сама наряжалась как только могла — это была ее слабость. Когда появилась на свет внучка, Серафиме Александровне было всего тридцать шесть лет. Румяная, красивая, она ходила в дорогих платьях, носила яркие шали, которые очень шли к ее черным глазам и темным вьющимся волосам. Спокойная, покладистая, она никогда не раздражалась, к мужу относилась с уважением и заботой. Если он вдруг пропадал и не являлся домой, терпеливо ждала его возвращения.
— У него запо-ой, — нараспев объясняла, когда о нем спрашивали.
Домой дед Павел возвращался грязный, виноватый и несчастный. Она не требовала от него объяснений, не ругала, не упрекала, а заботливо обмывала, кормила и лечила, делая разные припарки. И никогда не было между ними разлада или ссоры.
Однажды летом в Холуницы пришли цыгане, раскинули табор. Разодетые в цветные платки, в длинных юбках, в сверкающих монистах плясали цыганки, собирали деньги. Трехлетняя Оля смело пошла к цыганам и заявила:
— А я тоже хочу плясать!
