Алекс Шварцман
Короли-поэты и книжный мор
© Alex Shvartsman — «The Poet-Kings and the Word Plague» (2016)
Перевод — Тимофей Чёрный
Тысячелетиями царствовали в Шарабарае короли-поэты — плеяда милостивых правителей, без устали заполнявших пергаментные страницы священных томов сокровищами мудрости и красоты. Говорят, Кайюм Второй работал трое суток без сна, подкрепляя себя лишь глотком чая с кардамоном, создавая свою стостраничную сагу о сотворении мира и первых богах, и получилась она столь убедительной, что сама реальность подстроилась под его образы. Утар Добрый потратил три десятка лет на сочинение совершенного хайку, а Кира Милосердная написала столь проникновенные оды, что другие поэты роняли слёзы, понимая, что никогда не сравняются с необыкновенным изяществом её слов.
Согласно королевскому указу, все дети в обязательном порядке обучались искусству стихосложения, а каждый чиновник должен был в меру своих сил способствовать процветанию литературы. По мере того как книжные полки по всему Шарабараю становились всё богаче, росло благосостояние и довольство его жителей. Золотому веку, казалось, не было конца.
Затем пришёл книжный мор.
Первые сигналы бедствия пришли из мелких деревенских библиотек на окраинах королевства, но поначалу сообщения о выпавших словах и нарушенном размере в безукоризненно выверенных классических стихах были сочтены истерической фантазией малограмотных читателей. Однако чума продолжала распространяться, захватывая том за томом, полку за полкой и превращая целые поэмы в неразборчивую мешанину случайных слов.
Пытаясь спасти священные труды, королевские библиотекари навешивали замки и ставили вооружённую стражу, но все их усилия были тщетны. Книжная чума не щадила ничьих творений, не разбирая ни владык, ни нищих. Божественные строки увядали и осыпались, словно листья в октябре, золочёные тома кровоточили чернилами мудрости.
Последовала паника и перебои с продовольствием. Анархисты декламировали на улицах пошлые лимерики, и даже самые уравновешенные чиновники теряли стиль и обходились заезженными клише. В столице, где книги теснились сильнее всего, чума стремительно опустошала страницу за страницей, а некоторые владельцы, охваченные горестным безумием, уже сжигали заражённые тома в отчаянной попытке спасти остальное.
Чтобы не потерять сокровища, накопленные веками, король Рашим Мягкосердечный призвал ко двору мудрецов и мнемоников и поручил им выучить наизусть лучшие литературные творения заодно с комментариями. Наследие королей-поэтов не должно было умереть.
Книжная чума свирепствовала в Шарабарае долгих десять лет. Те, у кого осталось в памяти бывшее содержимое ныне бесполезных книг, стали называться Хранителями. Они разъезжали по всей стране, успокаивая население и распространяя сокровища мудрости королей-поэтов. Однако и сами Хранители оказались не без изъяна — они очень скоро поняли, что знания приносят силу и власть, а в отсутствие письменных документов никто не может проверить то, что говорится, и стали искажать и слово, и дух старинных сочинений в своих собственных интересах. В результате блеск и совершенство священных текстов постепенно угасали.
Во главе Хранителей встал некто Эйшиот. Обаятельный и ловкий, он претендовал на абсолютную память и особенно беззастенчиво подправлял древние слова для своих целей. К концу десятилетия он фактически управлял королевством, а Рашим Мягкосердечный превратился в бессильную марионетку.
Узнав, что книжная чума пошла на спад, Эйшиот испугался потери власти и приказал свезти во дворец все уцелевшие книги, искромсать в клочки и разбросать в королевском саду. Те придворные, что восстали против его воли, были сосланы или брошены в тюрьму, а последний король-поэт Шарабарая вскорости скончался в своей постели при крайне подозрительных обстоятельствах.
Тысячелетняя династия прервалась, в стране вспыхнуло пламя революции. Лоялисты восстали против войск узурпатора. Столица горела, королевский дворец с библиотекой и садом обратились в пепел. Эйшиот выпил чашу с цикутой, не дожидаясь ареста, остальных Хранителей отлавливали и публично казнили, и с каждым погибшим на плахе уходили в небытие бесценные старинные поэмы, остававшиеся в его памяти. Народ на площадях молча скорбел, теряя наследие веков.
Подобно свирепствующему лесному пожару, книжная чума время от времени очищает по воле богов людскую мудрость, однако семена смертного разума сами по себе бессмертны и ждут возможности прорасти.
Пустошь, где когда-то был королевский сад, покрылась новой молодой порослью. Крепкие стебли тянулись к солнцу, вцепившись корнями в мусор и пепел, а когда весной среди листьев распускались чудесные благоухающие цветы, на их лепестках теснились древние строки, ещё не испорченные человеческой глупостью.
