Книга Бриллианты для невесты - Лорен Вайсбергер

Когда в девять вечера в понедельник в дверь Ли неожиданно позвонили, она не подумала: «Интересно, кто бы это мог быть?» Она подумала: «Вот черт!» Неужели есть люди, которые рады незваным гостям? Отшельники, вероятно. Или дружелюбные жители Среднего Запада, которых она видела в «Большой любви»[1], но в реальной жизни не встречала — да они, наверное, не возражали бы. Но это оскорбительно! Вечер понедельника священен и для всего остального мира полностью закрыт, это время без общения с людьми, когда можно обложиться конфетами и расслабиться, наслаждаясь просмотром по DVD дизайнерского реалити-шоу «Проект «Подиум». На протяжении всей педели это единственное время, когда она могла побыть одна, и, проявив определенную настойчивость, Ли в итоге заставила своих друзей, родных и бойфренда Рассела с этим считаться.

Девчонки перестали спрашивать о ее планах на вечер понедельника в конце девяностых; Рассел, который в начале их отношений открыто сопротивлялся, теперь тихо сдерживал свое возмущение (а в футбольный сезон и сам наслаждался свободными вечерами по понедельникам); ее мать терпела один вечер в неделю без телефонного звонка, смирившись через много лет с тем, что, сколько бы раз она пи нажимала на кнопку повторного набора, не услышит Ли до утра вторника. Даже издатель Ли знал, что лучше не поручать ей читку рукописи на вечер понедельника. Именно поэтому звонок в дверь был настолько невероятен, что вызывал панику.

Возможно, это управляющий пришел сменить фильтр в кондиционере, или парни-разносчики из «Хот эйчиладас» оставили меню, а скорее всего кто-то просто ошибся дверью. Ли выключила звук телевизора. Наклонив голову набок, как Лабрадор, она прислушалась, не ушел ли незваный гость, но уловила только идущее сверху глухое постукивание. Страдая «шумовой чувствительностью», как называл это ее старый психоаналитик, — все остальные говорили «чертовски нервная» — Ли, разумеется, тщательно проверила соседей сверху, прежде чем отдать свои сбережения: квартира, может, и была лучшей из всего, что она видела за полтора года, но рисковать ей не хотелось.

Ли попросила Адриану разузнать насчет женщины наверху, в квартире 17-Д, но подруга лишь надула губки и повела плечами. Не важно, что Адриана жила в пентхаусе, занимающем весь этаж со дня переезда ее родителей в Нью-Йорк из Сан-Паулу два десятилетия назад. Адриана полностью усвоила отношение ньюйоркцев к своим соседям, выражавшееся во фразе «обещаю не выдавать тебя, если ты окажешь мне ту же любезность», и ничего не рассказала Ли о соседке. Поэтому в ненастную декабрьскую субботу, как раз перед Рождеством, Ли в стиле Бонда сунула двадцать баксов консьержу и стала ждать в вестибюле, притворяясь, будто читает рукопись. Она три часа проглядывала один и тот же рассказ, наконец консьерж громко кашлянул и многозначительно посмотрел на нее поверх очков. Подняв глаза, Ли почувствовала, как ее захлестывает волна облегчения. Полная женщина в домашнем платье в горошек вынимала из незапертого почтового ящика каталог «Магазин на диване». «Восемьдесят лет и ни днем меньше», — подумала Ли и вздохнула с облегчением: не будет стука ножей, вечеринок за полночь и вереницы топающих гостей.

На следующий же день Ли подписала чек на уплату наличными и два месяца спустя с волнением вселилась в замечательную, с одной спальней квартиру своей мечты. Здесь имелась обновленная кухня, огромная ванна и более чем приличный вид на север — на Эмпайр-стейт-билдинг. Возможно, это была одна из самых маленьких квартир в здании — ладно, самая маленькая, — но все равно мечта, прекрасная, счастливая, в доме, который, как представлялось Ли, она никогда не сможет себе позволить, где каждый немыслимо дорогой квадратный фут был оплачен ее тяжким трудом и сбережениями.

Ну откуда, скажите па милость, ей было знать, что безобидная на первый взгляд соседка сверху окажется стойким приверженцем тяжелых ортопедических башмаков? Тем не менее Ли регулярно бранила себя за уверенность, будто лишь высокие каблуки могут представлять потенциальный шумовой риск: ошибка любителя. До того как заметить преступную обувь соседки, Ли придумала замысловатое объяснение неустанному постукиванию над головой. Она решила, будто эта женщина — голландка (поскольку всем известно, что голландцы носят сабо), матриарх громадной, исключительно голландской семьи и без конца принимает бесчисленных детей, внуков, племянниц, племянников, братьев и сестер, кузин и кузенов и вообще жаждущих получить совет… и все они скорее всего в голландских сабо. Заметив же у соседки специальную обувь и изобразив интерес к заболеваниям ног этой женщины, включая (но не ограничиваясь) вросшие ногти, невромы и бурситы большого пальца стопы, Ли как могла сочувственно поцокала языком и со всех ног бросилась перечитывать свой экземпляр правил дома. Ясное дело, в них говорилось, что владелец обязан покрывать восемьдесят процентов деревянных полов коврами — абсолютно спорный пункт, как поняла Ли, когда па следующей странице обнаружила, что соседка сверху является президентом совета.

Ли уже вынесла почти четыре месяца круглосуточного постукивания, и это могло показаться смешным, если бы случилось с кем-то другим. Ее нервы были напрямую связаны с громкостью и частотой ровного стука — тук-тук-тук, — который перешел в тук-туук-тук-туук, и вот здесь сердце Ли начало биться в унисон с ним. Она пыталась дышать ровнее и спокойнее, но выдохи были короткими и хриплыми, перемежаясь с быстрыми, как у аквариумной рыбки, вдохами. Изучая в зеркальной дверце стенного шкафа свое бледное лицо (которое в хорошие дни считала «неземной красоты», а во все остальные воспринимала как «болезненное»), Ли увидела, что лоб покрывается легкой испариной.

Случалось это, похоже, все чаще — история с испариной в сочетании с учащенным дыханием — и не только когда она слышала стук. Иногда Ли вырывалась из глубокого до боли сна и обнаруживала, что сердце колотится, а простыни намокли от пота. На прошлой неделе посреди совершенно расслабляющей во всех остальных отношениях шавасаны — хотя именно тогда инструктор не смог удержаться и запел а капелла «Удивительную благодать»[2]— резкая боль пронзала грудь Ли при каждом размеренном вдохе. И не далее как сегодня утром, когда она наблюдала за людскими волнами, вливающимися в вагон нью-йоркской подземки, — Ли заставила себя поехать на метро, хотя ненавидела каждую, секунду своего путешествия, — у нее перехватило дыхание, а пульс необъяснимо участился. Существовали, видно, только два правдоподобных объяснения, и хотя Ли наблюдала некоторую ипохондрию, даже она не считала себя вероятным кандидатом в сердечники. Это был приступ паники, коротко и ясно.

Предпринимая неэффективную попытку обуздать панику, Аи надавила кончиками пальцев на виски, покрутила головой, но ни то, ни другое не помогло. Казалось, будто легкие раскрываются всего на десять процентов объема, и как раз в тот момент, когда она прикидывала, кто обнаружит ее труп, послышались сдавленный плач и очередной звонок в дверь.